Послание бесценному другу. Жанр послания в лирике А.Пушкина Жанр послания в лирике А.С.Пушкина

Послание

Послание

1. Стихотворное письмо или обращение философско-теоретического, дидактическо-публицистического, любовного или дружеского характера - популярный литературный жанр в античной и европейской литературе приблизительно до 30-х гг. XIX в. Зачинателем его следует считать римского поэта Горация (см.), в своем П. к Пизонам («De arte poetica») давшего теоретические основы поэтики. Русский поэт Сумароков (см.) в «Эпистоле о стихотворстве» (epistola - по-латыни - послание, письмо), продолжая традиции Горация и французского теоретика Буало (см.) с его «L’art poetique», изложил основы поэтики классицизма. Философским характером отличаются четыре П. англ. поэта П. Попа (см.) - «Опыт о человеке». В качестве образца дидактич. П. можно указать на послание Ломоносова (см.) к Шувалову «О пользе стекла».
Особенного расцвета жанр П. достиг во Франции в эпоху Ренессанса (Клеман Маро) и классицизма (Вольтер). В XVIII в. этот жанр широко распространился и в русской литературе, перейдя затем по наследству и в первые десятилетия XIX в. Лучшие его образцы в разнообразных родах мы находим в творчестве Пушкина и его плеяды. П. - жанр типично аристократический в европейской литературе, по преимуществу дворянской, рассчитанный на тесный круг социально-привилегированных читателей, для к-рых адресаты поэта как люди одной с ним среды - личности, достаточно известные, часто знакомые. С ослаблением в литературе дворянских традиций постепенно исчезает жанр П., и начиная со второй половины XIX в. он встречается лишь как исключение или нарочитая стилизация.

2. Прозаическое письмо церковно-религиозного или публицистического содержания, по своему значению и назначению выходящее за пределы исключительно личного обращения, - жанр, между прочим широко распространенный в древней и средневековой русской литературе (напр. П. кн. А. Курбского и Иоанна Грозного друг другу, многочисленные П. протопопа Аввакума и др.). Эпистолярная литература.

Литературная энциклопедия. - В 11 т.; М.: издательство Коммунистической академии, Советская энциклопедия, Художественная литература . Под редакцией В. М. Фриче, А. В. Луначарского. 1929-1939 .

Посла́ние

Письмо в стихах. Возникло в античной поэзии, у Горация (напр., послание к Пизонам, «Наука поэзии»). Достигло расцвета в эпоху классицизма (Н. Буало, Вольтер , А. Д. Сумароков ). В эпоху романтизма послание из письма конкретному лицу превращается в письмо обобщённому адресату (напр., «Послание цензору» А. С. Пушкина ).

Литература и язык. Современная иллюстрированная энциклопедия. - М.: Росмэн . Под редакцией проф. Горкина А.П. 2006 .

Послание

ПОСЛАНИЕ . - письмо в стихах. Еще Гораций дал образцы таких посланий, имеющих у него то совсем частный характер, то затрагивающих темы общего значения. Особенно знаменито его письмо De arte poëtica (об искусстве поэзии). Овидий писал послания к жене, дочери, друзьям, Августу, - из места своей ссылки у Черного моря („Ex Ponto“ также „Tristia“). В новые времена послания были особенно распространены во Франции. Первым, кто привлек здесь внимание к этому виду стихотворений, был Маро. Известны его шутливые и галантные послания из тюрьмы к своему другу и к королю. За ним выделился ряд авторов посланий (Скаррон и др.), но особенно Буало (в конце 17 века), давший двенадцать посланий, написанных под сильным воздействием Горация. В 18 веке прославились послания Вольтера, отличающиеся блеском изящества и остроумия. Он писал их Фридриху II, Екатерине Вел., своим друзьям и врагам, даже вещам (к кораблю) и покойникам (к Буало, к Горацию). Известны были также послания Ж. Б. Руссо, М. Ж. Шенье, Лебрен и других. В 19 веке послания писали П. Делавинь, Ламартин, Гюго и др.

В Англии знамениты четыре послания Попа (начало 18 века), составляющие его «Опыт о человеке», и обработанная им в стихах переписка Абеляра и Элоизы. В Германии послания писали Виланд, Шиллер, Гете, Рюккерт и мн. др. В Италии известны послания Киабреры, введшего эту форму в поэзию, и Фругони (18 в.).

В русской литературе 18 века послания были также в ходу, как подражания французским. Их писали Кантемир, Тредьяковский, Петров, Княжнин, Костров, Сумароков, Ломоносов (знаменитое письмо в стихах Шувалову: «О пользе стекла»), Капнист, Фонвизин («К слугам моим»), Державин и мн. др. В первой половине 19 века были также распространены послания. «Мои пенаты» (1812) Батюшкова (к Жуковскому и Вяземскому) вызвали ответ Жуковского: «К Батюшкову», а затем (в 1814 г.) и подражание Пушкина «Городок». Замечательны еще послания Батюшкова: «К Д-ву», «К Н.», «К Жуковскому». Из посланий Жуковского замечательнейшие: к Филалету, к нему же: А. И. Тургеневу, Марии Федоровне («отчет о луне» - два посланья), Вяземскому, Воейкову, Перовскому, Оболенской, Самойловой и др. Во многих из этих посланий Жуковский поднимается на вершины своего творчества. Знамениты многочисленные послания Пушкина: к Жуковскому, Чаадаеву, Языкову, Юсупову (к Вельможе), Козлову, «В Сибирь» декабристам, ряд любовных посланий; еще - «К Овидию». У Лермонтова послания: Хомутовой, «Валерик» и др. У Козлова одни из лучших стихотворений: послания Жуковскому, Хомутовой («Другу весны моей...») и нек. др. Далее послания писали Баратынский, Тютчев (главным образом, из отдела политических стихотворений), А. Толстой (И. Аксакову и ряд юмористических), Майков, Фет, Полонский, Некрасов, Надсон.

После Пушкинской эпохи послания перестают быть излюбленной формой поэзии, а теперь, если изредка встречаются, то как подражания стилю той эпохи (Вяч. Иванов и нек. др.).

Иосиф Эйгес. Литературная энциклопедия: Словарь литературных терминов: В 2-х т. / Под редакцией Н. Бродского, А. Лаврецкого, Э. Лунина, В. Львова-Рогачевского, М. Розанова, В. Чешихина-Ветринского. - М.; Л.: Изд-во Л. Д. Френкель , 1925

Смотреть что такое "Послание" в других словарях:

ПОСЛАНИЕ, послания, ср. (книжн.). 1. Письменное обращение к кому нибудь, письмо. «Послание, полное яду.» А.К.Толстой. «Я получил твое посланье.» Лермонтов. Любовное послание. 2. Литературное произведение в форме авторского обращения к кому нибудь … Толковый словарь Ушакова

ПОСЛАНИЕ, поэтическое или публицистическое произведение в форме письма к реальному или фиктивному лицу. Стихотворное послание, как жанр существовало от античности (Наука поэзии Горация) до середины 19 в. (Послание Цензору А.С. Пушкина); позднее … Современная энциклопедия

См … Словарь синонимов

Послание - ПОСЛАНИЕ, поэтическое или публицистическое произведение в форме письма к реальному или фиктивному лицу. Стихотворное послание, как жанр существовало от античности (“Наука поэзии” Горация) до середины 19 в. (“Послание Цензору” А.С. Пушкина);… … Иллюстрированный энциклопедический словарь

В церковной литературе письменное обращение авторитетного богослова к определённой группе людей или ко всему человечеству, разъясняющее определённые религиозные вопросы. В христианстве послания апостолов составляют значительную часть Нового … Википедия

Поэтическое или публицистическое произведение в форме письма к реальному или фиктивному лицу. Стихотворные послания как жанр существовали от античности (Гораций, Наука поэзии) до сер. 19 в. (А. С. Пушкин); позднее единичные стихотворения (В. В.… … Большой Энциклопедический словарь

ПОСЛАНИЕ, я, ср. 1. Письменное обращение государственного деятеля (или общественной организации) к другому государственному деятелю (или к общественной организации) по какому н. важному государственному, политическому вопросу. П. президента… … Толковый словарь Ожегова

- (epitre, Epistel) литературная форма, почти вышедшая изупотребления: письмо в стихах. Еще в 1 й половине XIX в. П. было жанромочень распространенным. Содержание его весьма разнообразно отфилософских размышлений до сатирических картин и… … Энциклопедия Брокгауза и Ефрона

Уважаемый Григорий Давидович!

Я понимаю, что наша переписка вряд ли обогатит мировую сокровищницу эпистолярного наследия. Да и нашу собственную небольшую сокровищницу, поскольку переписка наша сугубо односторонняя (отнюдь не в укор Вам - просто исторически так сложилось), да и состоит всего, увы, из двух писем. Так что если и искать в ней какие достоинства, то только в обсуждаемом в них предмете. А и то - оба письма, и первое и вот это, возникающее прямо на наших глазах, были посвящены появлению на свет двух Ваших литературных опусов и моей моментальной реакции на них. Хочу особо подчеркнуть - именно моментальной. То есть акт прочтения обоих занимал у меня ровно то количество времени, которое требуется физической способности нормально развитого мужского организма в возрасте за 60 лет в относительно здравом уме, чтобы одолеть текст размером с небольшую повесть. То есть, говоря проще, я прочитывал разом, за один присест. И, должен заметить, что приятная необходимость и сопутствующее любопытство вполне совпадали с искренним интересом и прямой вовлеченностью в предложенный Вами к прочтению текст.

В первом письме по поводу первого произведения я подробно остановился на всех имманентных и привходящих мотивах, сопровождавших процесс как самого чтения, так и переживания его и рефлексии по поводу оного. Так что вряд ли стоит повторяться, разве только для небольших сравнительных параллелей и отсылок.

Прежде всего - об инерции ожидания. Естественно, после первой книги и вышедшего к ней дополнения естественно было предполагать следующую рукопись стилистическим, жестовым и содержательным продолжением. И это не зазорно, это вполне естественно. Это в практике многих литераторов и художников (о последних не мне Вам рассказывать) - держаться принятой манеры и исчерпывать прием, тему, миф до мыслимого и немыслимого конца. Есть даже глубокий смысл и обаяние мужества, терпения и неизменности на фоне легкомысленно переменных мод и прочих легковесных занятий. Естественно, результат и реакция окружения зависит от мощности этих самых исчерпываемых приемов, тем и мифов. Ну, это ладно, это так. Это общие рассуждения, не имеющие прямого отношения к Вашему новому писанию . Однако все-таки мы с вами люди ведь рассуждающие.

Теперь коротко о самом сочинении. Должен сразу оговориться, я не литературовед, не критик, мне с трудом дается конкретный анализ текстов и всяких там деталей. Я как раз всё больше об упомянутом общем и необязательном. Так вот. Первая книга была написана в жанре если не вполне ожидаемом, то вполне понятном и естественно вытекающем из опыта художника, пытающегося как-то осмыслить и артикулировать весь опыт художнической жизни, не вмещающийся в произведения самого изобразительного искусства. Ну, поскольку за ней стояли опыт и имя вполне известное и легитимированное. Во всяком случае, ее, вполне естественно, можно было воспринять и так. И даже только так. И, в принципе, этого немало и вполне даже достаточно как для составляющей одного общего композитного имени-мифа Артиста. Вот такое вот долгое вступительно-оправдательное объяснение, для того чтобы перейти к маленькой конкретно изъяснительной части, касающейся второго Вашего сочинения. И это было бы вполне смешно и нелепо, пиши я данное послание не в качестве личного обращения к Вам с побочной целью еще и поболтать и попутно выявить не могущий нигде, кроме как здесь, найти реализацию как бы теоретизирующий собственный комплекс, а в качестве некоего исследования или рецензии, предназначенной холодному изданию и читателю, не отягощенным никакими иными побочными потребностями и желаниями, кроме как можно быстрее избавиться от необходимости во что-то вчитываться и вникать. Вот такой вот длинный пассаж, уж извините .

Так вот, все-таки возвращаясь конкретно к самому сочинению и переходя уже почти на телеграфный язык простых сообщений и прямых высказываний. Сразу же замечу и попытаюсь хоть как-то внятно хоть для себя самого сразу же объяснить то, что требует объяснения и квалификации для самого себя в процессе чтения (ну, чтобы найти правильный модус и интонацию этого чтения). Я про бросающуюся в глаза саму форму повествования. Строфика, драматургия взаимоотношения длинных интонационных и повествовательных периодов и переносов, обрывы строки - все это, не вполне укладываясь в традиционную манеру стихосложения (даже свободного), в то же самое время вполне внятно противостоит подаче прозаического текста, оставаясь в прямо для того и обозначенной и обозванной зоне просто текста. То есть если в стихотворении единицей является слово в его интенции стать осмысленным предложением, то в прозе единицей является предложение в его интенции стать развернутым повествованием. В Вашем же писании строфика заставляет обращать внимание на отдельные слова, в то же самое время интенция всего текста - быть развернутым повествованием. Это вполне могло бы называться и поэмой, если бы приемы версификации вступали в активное драматургическое взаимодействие с повествовательной интонацией, создавая беспрерывное мерцание, вызывая заслуженное удивление: “Надо же, в такие короткие строфы да еще с рифмой и что-то вполне разумное может уложиться”. В Вашем тексте подобных сомнений нет. Он мерцает не между версификационными приемами и осмысленностью содержания, но между принципиальной презентацией и перцепцией прозы и поэзии. То есть, как и говорилось выше, - текст. Надеюсь, понятно. Особенно это актуально в пределах российского стихосложения с его сохраняющимися до сих пор атавистическими (что вовсе не значит - плохо) вторичными половыми признаками стиха в виде упомянутых рифм и метра .

Претерпела значительные перемены относительно Вашей первой книги и поза лица автора внутри повествования. Она, или, если хотите, он, автор, постоянно меняет возраст, обличье, персонажность - все, разве что не гендер. И эта драматургия, может быть, и есть самая интересная и интригующая внутри текста. Характеры же героев, во многом вполне угадываемых по поминанию в первом сочинении, приобрели психологическую многомерность и биографическую историю взаимоотношений, знаменуя переход от притчи и анекдота к драматическому повествованию. Эти главки вполне могут послужить для создания перформансов, театральной или кинематографической адаптации. Кстати, движение в эту сторону, помнится, я и предсказывал в отзыве на Ваше первое сочинение и посему не могу не похвалить себя. Впрочем, непредсказуемость последовательности художнических жестов вполне может опозорить меня в этой самой предугадательной прозорливости, и Ваше следующее сочинение вдруг предстанет в виде, например, профетического писания или мистических откровений. Кто ведает? Но пока все-таки я более склонен к моей версии нарастания театрально-кинематографических элементов с возможной их реализацией Вашими же собственными усилиями (ну, с моей посильной помощью в качестве актера второго плана, так как заглавные роли слишком уж для меня ответственны и требуют “полной гибели всерьез”, а у меня достаточно и без этого поводов для подобной гибели, ну, до сей поры, по крайней мере).

Жанры послания и элегии в первой трети XIX века являлись самыми распространенными поэтическими формами, они традиционно выделялись в два самостоятельных раздела поэтических сборников этого времени и имплицитно осмыслялись как прямо противоположные. Дружеское послание, воспевающее удовольствия молодости, легкость бытия и нескончаемый дружеский и творческий пир 1, с одной стороны, и элегия, изображающая человека перед лицом неумолимой судьбы и необратимого вре- мени 2, с другой, выражали, казалось бы, два несовместимых друг с другом модуса отношений человека к миру. Однако так представляется на первый взгляд. Реальная поэтическая практика оказывается сложнее и обнаруживает глубинные связи между жанрами.

Родство послания и элегии уходит корнями в эпоху синкретического искусства. Послание восходит к жанру разговора с отсутствующим и обнаруживает, таким образом, по мнению Г. П. Козубовской, некоторую связь с поминальным комплексом 3 , из которого, как известно, оформляется элегия 4 . Ощущение отсутствия, нехватки становится изначально тем семантическим полем, где пересекаются оба жанра.

Дружеские послания 1810-1820-х годов часто содержат мотив приглашения в гости и надежды на скорую встречу («Друзья мои сердечны! / Придите в час беспечный / Мой домик навестить - / Поспорить и попить!»- «Мои пенаты» К. Н. Батюшкова 5 ; «Тебя зову, мудрец ленивый, в приют поэзии счастливый.» - «К Г<алич>у» А. С. Пушкина 6). В этих посланиях разделенность пишущего и адресата в пространстве не мешает духовному единству, тема разлуки заглушена эпикурейской радостью жизни. Между тем, потенциал развития этой

Жуковский, П. А. Вяземский, А. С. Пушкин, темы был изначально присущ посланию начала XIX века и реализовался в ряде текстов.

В некоторых посланиях 1810-1820-х годов тема отсутствия адресата перерастает в тему трагической разлуки и сожаления о невозвратимом прошлом 7 , что сближает эти тексты с «унылой» элегией 8 1810-х годов. Это относится к таким текстам, как, например, послание П. А. Вяземского «К моим друзьям Ж<уковскому>, Б<атюшкову> и С<еверину>» (1812) или стихотворение Е. А. Баратынского «Где ты, беспечный друг? где ты, о Дельвиг мой.» (1820) («Послание к б<арону> Дельвигу» в первоначальной редакции). В этих текстах картины гедонистических радостей, иногда более пространные, как у Баратынского 9 , иногда менее, отнесены к ушедшему прошлому («Исчезли радости, как в вихре слабый звук, / Как блеск зарницы полуночной» у Баратынского 10 ; «. и сладкий сон исчез!» у Вяземского 11), которому противопоставлено унылое настоящее, а разрыв с адресатом кажется непреодолимым («Иль суждено, чтоб сердца хлад / Уже во мне не согревался.» 11 ; «Пощады нет нам от небес!» 11). Тема разлуки и отчужденности, имеющая у Баратынского биографическую основу, связанную с его вынужденным пребыванием в Финляндии, связывает эти послания с «Письмами с Понта» Овидия, в которых разлука с близкими и изгнание приравниваются к смерти, а реальная смерть является чуть ли не желанным событием (ср. у Вяземского: «Почий, счастливец, кротким сном! / Стремлюсь надеждой за тобою.» 11). В то же время эти послания содержат текстуальные переклички с элегиями современников, например, элегией В. А. Жуковского «Вечер» (1806), где воспоминания о друзьях входят в контекст меланхолических размышлений обушедшей юности с характерным «ubi sunt»:

Где вы, мои друзья, вы, спутники мои?

Ужели никогда не зреть соединенья? 12

У Жуковского мотив разлуки часто сопряжен с мотивом встречи за чертой смерти. Смерть оказывается выходом за пределы земной обреченности на страдания и возможностью воссоединения родственных душ. Этот смысловой комплекс, элегический по сути, свободно включается в послания поэта. В посланиях «К Филалету» (1809) и «Тургеневу, в ответ на его письмо» (1813) смерть изображена как желаемое событие, кладущее конец земным утратам и разочарованиям 13 . Послание «Тургеневу, в ответ на его письмо» включает в себя также мотив преждевременной духовной старости («О, беден, кто себя переживет!» 14) и категорию «опыта», открывшего «наготу» жизни и задернувшего будущее «покрывалом».

Лирический герой дружеского гедонистического послания 1810-х годов, как правило, молод. Однако мотив быстротечности молодости вводил в текст категорию времени, тема уходящей или ушедшей юности содержала элегический элемент. «Carpe diem» легко могло превратиться в «memento mori». В лирике 1810-1820-х годов выделяется группа текстов, колеблющихся на границе послания и элегии. Являясь посланиями по форме, эти тексты свободно включают в себя мотивы «унылой» элегии, что приводит к неоднозначности определения их жанра. Стихотворение Батюшкова «К Г<недич>у» (1806) в первоначальной редакции было названо посланием («Послание к Г**чу»), однако доминирует в нем мотив уходящей молодости, и это разительно отличает его от текстов вроде «Моих пенатов», ставших в 1810-е эталонными для дружеского послания, а потому издавая «Опыты в стихах и прозе» в 1817 году, Батюшков поместил стихотворение в раздел элегий. Стихотворение Батюшкова «К другу» (1815) уже однозначно соответствует элегическому жанру: в нем развивается тема «ubi sunt» и категория «задумчивости» («Твой друг в тиши ночной / В душе задумчивость питает» 15) в сочетании с мыслями о непрочности всего в жизни и надеждой на лучшую жизнь за порогом смерти 16 .

В посланиях-элегиях Баратынского важное место занимает категория «опыта», и в этом отношении они становятся в один ряд с философскими элегиями поэта, признающими две возможные крайности: либо житейское волненье и страсти, присущие юности, либо зрелый ум и опытность с равнодушием (см., например, элегии «Две доли», «Истина») 17 . В стихотворении «К Креницыну» (1818-1819) адресант и адресат текста стоят как будто по разные стороны душевного рубежа: один уже охладел к жизни («Все хладный опыт истребил!» 18), другой еще сохранил пылкость, и эту трагическую дистанцию может отчасти смягчить лишь дружеское понимание («Не сетуй на меня, о друге пожалей» 18 ; «Но для чего грустить! мой друг еще со мной!» 19). Душевное охлаждение здесь признано следствием неких объективных законов, в соответствии с которыми юношеская пылкость сменяется зрелой сдержанностью. В более поздних текстах эта мысль высказывается напрямую. Стихотворение «Приятель строгий, ты не прав.» (в первоначальном варианте - «Булгарину») (1821) заканчивается афористичной сентенцией о силе возраста:

Подумай, мы ли

Переменили жизнь свою,

Иль годы нас переменили? 20 Утрата молодости не представлена как некая трагедия, подобная смерти: это лишь закономерный процесс, проявляющийся в отказе от «безрассудных забав» 21 юности. В стихотворениях «Пора покинуть, милый друг.» (1820) и «Так! Отставного шалуна.» (в первой публикации - под заглавием «Товарищам») (18201821) эти забавы, более того, представлены как нечто неподобающее зрелому человеку:

Теперь ни в чем, любезный мой,

Нам исступленье не пристало! 22

Переменяют годы нас

И с нами вместе наши нравы:

От всей души люблю я вас;

Но ваши чужды мне забавы 23 .

Характерным показателем жанровой неопределенности этих текстов является отнесение их автором к разным жанрам. В издании «Стихотворений Евгения Баратынского» 1827 года «Приятель строгий, ты не прав.» (под заглавием «К.» («Нет, нет! мой Ментор, ты не прав»)) включено в раздел посланий, «Пора покинуть, милый друг.» - в раздел элегий, а «Товарищам» помещено в раздел «Смесь».

Следует отметить, что существовала возможность и обратного влияния жанров. Мотивные комплексы дружеского послания могли входить в элегию как составляющие особого радостного мира, уже недоступного лирическому герою в силу законов времени, как в элегии Жуковского «Вечер», или в силу внутренних душевных свойств человека, как в элегии Баратынского «Уныние» (1820-1821). Этот мир мог превращаться и в тайную обитель, куда стремился герой, как, например, в элегии Батюшкова «Таврида» (1815), во многом ориентированной, на наш взгляд, на послание Вяземского «К подруге» (1813 24). Или другой пример: мотив скорой смерти в элегии Баратынского «Елисейские поля» (1820-1825), отсылающий к «Le Revenant» Парни, модифицируется в духе дружеского послания, трансформируясь в мотив радостной смерти и объединения живых и мертвых поэтов в один пирующий круг.

Таким образом, в 1810-1820-е годы границы между жанрами элегии и послания были достаточно прозрачны. Жанры активно взаимодействовали и включали в себя мотивы друг друга, не теряя при этом своей идентичности.

поэтическая форма жанр послание элегия

Примечания

• 1. О художественном мире дружеского послания см., например: Грехнев, В. А. Мир пушкинской лирики. Н. Новгород, 1994; Виролайнен, М. Н. Две чаши: (Мотив пира в дружеском послании 1810-х годов) // Виролайнен, М. Н. Речь и молчание: (Сюжеты и мифы русской словесности). СПб., 2003. С. 291-311.
• 2. О жанре элегии см.: Фризман, Л. Г. Жизнь лирического жанра: (Русская элегия от Сумарокова до Некрасова). М., 1973; Вацуро, В. Э. Лирика пушкинской поры: «Элегическая школа». 2-е изд. СПб., 2002.
• 3. Козубовская, Г. П. Русская поэзия первой трети XIX в. и мифология: (Жанровый архетип и поэтика). Самара; Барнаул, 1998. С. 3-4.
• 4. См.: Веселовский, А. Н. Три главы из исторической поэтики // Веселовский, А. Н. Историческая поэтика. М., 1989. С. 215.
• 5. Батюшков, К. Н. Полн. собр. стихотворений / вступ. ст., подгот. текста и примеч. Н. В. Фридмана. М. ; Л., 1964. С. 140 (Биб-ка поэта. Большая сер.).
• 6. Пушкин, А. С. Полн. собр. соч. : в 20 т. Т. 1. Лицейские стихотворения. 1813-1817 / ред. тома В. Э. Вацуро; тексты подгот. и примеч. сост. В. Э. Вацуро, М. H. Виролайнен, Е. О. Ларионова, Ю. Д. Левин, О. С. Муравьева, H. H. Петрунина, С. Б. Федотова, И. С. Чистова. СПб., 1999. С. 109.
• 7. О восприятии времени в элегии см.: Грехнев, В. А. Мир пушкинской лирики. С. 142-146.
• 8. Об «унылой» элегии см.: Вацуро, В. Э. Лирика пушкинской поры. С. 85-124.
• 9. Описания минут сладострастия в стихотворении Баратынского явно отсылают к поэтике «Моих пенатов» Батюшкова. О текстуальных и мотивных перекличках послания Баратынского с текстами Батюшкова и Жуковского см. подробнее в комментарии И. А. Пильщикова в издании: Баратынский, Е. А. Полн. собр. соч. и писем. Т. 1. Стихотворения 1818-1822 годов. М., 2002. С. 352-357.
• 10. Там же. С. 119.
• 11. Вяземский, П. А. Стихотворения. 3-е изд. Л., 1986. С. 63 (Биб-ка поэта. Большая сер.).
• 12. Жуковский, В. А. Полн. собр. соч. и писем: в 20 т. / редкол. И. А. Айзикова, Э. М. Жилякова, Ф. З. Канунова, О. Б. Лебедева, И. А. Поплавская, Н. Е. Разумова, Н. Б. Реморова, Н. В. Серебренников, А. С. Янушкевич (гл. ред.). М., 1999. Т. 1. С. 76-77.
• 13. В послании «К Филалету» мысли о смерти сопряжены с противоречивыми чувствами: это смесь сладостного упования и волнения с легкой меланхолией (сближающей послание с элегиями о бедном певце) и даже с горестью. Очевидно, что здесь имеют место «смешанные ощущения», считавшиеся в эстетике начала XIX века характерным признаком жанра элегии (см.: Вацуро, В. Э. Лирика пушкинской поры. С. 16-18).
• 14. Жуковский, В. А. Полн. собр. соч. и писем. Т. 1. С. 283.
• 15. Батюшков, К. Н. Полн. собр. стихотворений. С. 196.
• 16. О. А. Проскурин отмечал присутствие в этом тексте элементов поэтики Жуковского. См.: Проскурин, О. А. Батюшков и поэтическая школа Жуковского: (Опыт переосмысления проблемы) // Новые безделки: сб. ст. к 60- летию В. Э. Вацуро. М., 1995-1996. С. 77-116.
• 17. Об элегиях Баратынского см., например: Альми, И. Л. Элегии Баратынского 18191824 гг. // Альми, И. Л. О поэзии и прозе. СПб., 2002.
• 18. Баратынский, Е. А. Полн. собр. соч. и писем. Т. 1. С. 84.
• 19. Там же. С. 85.
• 20. Там же. С. 219.
• 21. Там же. С. 218.
• 22. Там же. С. 159.
• 23. Там же. С. 192. В вопросе датировки послания мы придерживаемся мнения А. Л. Зорина, обоснованного в работе: Зорин, А. Л. К. Н. Батюшков в 18141815 гг. // Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. 1988. № 4. С. 368-378.

«История сэра Чарльза Грандисона» Сэмюэла Ричардсона, «Юлия или Новая Элоиза» Жан-Жака Руссо, «Страдания юного Вертера» Иоганна Вольфганга Гете, «Опасные связи» Шодерло де Лакло - все наиболее знаменитые романы восемнадцатого века написаны в эпистолярной форме. Послания, составлявшие причудливый чувствительный сюжет, были любовными и дружескими, ироничными и страстными. Читатели, а в особенности читательницы обожали романы в письмах, - подтверждения тому в литературных пристрастиях матери и дочери Лариных. Да и Наталья Павловна, отвесившая подобающую пощечину графу Нулину, до встречи с ним читала четвертый том

Сентиментального романа:

Любовь Элизы и Армана,

Иль переписка двух семей.

Роман классический, старинный,

Отменно длинный, длинный, длинный,

Нравоучительный и чинный,

Без романтических затей.

В веке девятнадцатом роман в письмах пошел на убыль. Пушкинский замысел эпистолярного романа о судебном процессе над Марией Шонинг и Анной Гарлин остался неосуществленным, сохранилось только начало переписки героинь. Однако эпистолярные фрагменты входят в контекст романов Бальзака, Стендаля, Мюссе, Диккенса. Как правило, в письмах речь идет о поворотных событиях в сюжете, вспомним письмо Татьяны к Онегину и Онегина к Татьяне, письма Германа к Лизе в «Пиковой даме», переписку Алексея с Акулиной в «Барышне-Крестьянке».

В давние времена письмо - важное событие в духовной жизни того, кто его писал и кто его получит. Письмо в идеале обладало искренностью исповеди, и вместе с тем посланию свойственна остраненность, ибо общение между автором и адресатом не совпадает по времени и в пространстве.

Впрочем, в истории русской литературы есть диковинное явление - «Переписка из двух углов». В предисловии от издательства «Алконост» сказано: «Письма эти, числом двенадцать, писаны летом 1920 года, когда оба друга жили вдвоем в одной комнате в здравнице для работников науки и литературы в Москве».

Совместная эпистолярная книга поэта и пушкиниста очень красноречиво говорит о жанровой природе послания: оно в равной мере важно пишущему и читающему, а достаточно часто оно существеннее для автора, так как письмо не только коммуникативная акция, но, прежде всего, акт самопознания.

В те исторические периоды, когда процветал эпистолярный роман, его стихотворным аналогом в лирике было поэтическое послание конкретному лицу или некоему условному адресату. Известны послания Никола Буало и Вольтера во Франции, А. Поупа и Д. Мильтона в Англии, И.К. Готшеда, К.М. Виланда и И.В. Гете в Германии. В русской поэзии первые послания принадлежат М.В. Ломоносову, Г.Р. Державину и А.П. Сумарокову.

Послание могло быть любовным, дружеским и сатирическим, но жанровая специфика послания - в подразумеваемой диалогической форме с реальным или воображаемым собеседником («Разговор книгопродавца с поэтом» Пушкина, «Разговор с фининспектором о поэзии» Маяковского, «Разговор с комсомольцем Н. Дементьевым» Багрицкого).

Перечисленные примеры заставляют обратиться к генезису поэтического послания. Источника жанра два: христианский и языческий - античный. В Новый завет вошло 21 письмо, из которых наиболее авторитетны послания апостола Павла. Авторы других писем - неизвестные или предполагаемые авторы. От посланий апостола Павла к римлянам и коринфянам возникла традиция поиска истины и справедливости, благочестия и любви к ближнему в эпистолах.

С другой стороны, Квинт Гораций Флакк ознаменовал завершение своего творческого пути созданием в гекзаметрах двух книг «Посланий» (в 20 и между 19 и 14 гг. до н. э.). Первая книга включает двадцать посланий философского и сатирического звучания. Вторая книга состоит из трех посланий «К Августу», «К Флору» и «К Писонам». В послании «К Августу», выражавшему желание получить письмецо от самого прославленного поэта, который, как он понимал, обессмертит его имя, речь идет об архаической и современной поэзии. Во втором послании к юному поэту Флору Гораций размышляет о быстротечности времени и роли поэта в сохранении памяти о прошлом. Но особенно значимо послание к знатным братьям Писонам. Оно вошло в историю литературы под названием «Искусство поэзии» («Ars poetica»). В нем сформулировал Гораций цели и принципы лирической поэзии, оно послужило образцом для многих последующих эстетических манифестов. Один из наиболее часто обсуждаемых вопросов в дружеских посланиях - о цели и назначении искусства. В послании «К Писонам» Гораций рассмотрел всю историю античной поэзии от Гомера до современности.

Уже из посланий Горация ясно, что, несмотря на указания, кому они адресованы, в сущности эти письма без адреса, так как они обращены к любому заинтересованному читателю и могут стать ему известны. В посланиях Горация, а вслед за ним и других поэтов обсуждаются не частные вопросы, а общечеловеческие проблемы. Жанр послания в лирике по-своему уникален, потому что в нем зримо представлено индивидуальное и всеобщее. Неслучайно в лирике распространены стихотворения под названием «Читателю» или «Поэту», а иногда во множественном числе. Автор лирического послания в этих стихах обращается ко всем сразу, иногда предваряя тем самым последующий текст.

Поздний римский поэт Авсоний (IV в.) написал цикл стихотворений «Домашние стихи» - о своих предках и внуках. Однако интимность тематики кажущаяся. Большинство стихотворений написаны в жанре посланий. Открывается цикл пространным обращением «К читателю», в котором Авсоний говорит о своей генеалогии. А в итоге подчеркнуто:

Вот я, Авсоний, каков; не будь же высокомерен,

Добрый читатель, приняв эти писанья за труд.

(Перевод М. Гаспарова)

Несмотря на кажущуюся конкретность дат, сопровождающих послания, они, как правило, обращены не только современникам, но и обязательно грядущим поколениям. Первый европейский гуманист Франческо Петрарка создал «Письма к потомкам», будучи уверенным в том, что его личность будет любопытна тем, кто будет жить после него. Но подобным образом рассуждал он и в стихах, сходно мыслит и любой автор посланий, полагая, что стихотворное послание вызовет всеобщий интерес у современников, а вероятнее всего, и у потомков.

Вот, казалось бы, пример сугубо частного послания, даже не предназначенного первоначально для печати. Б.Л. Пастернак 22 февраля 1957 года пишет актрисе Анастасии Платоновне Зуевой:

Прошу простить. Я сожалею.

Я не смогу. Я не приду.

Но мысленно - на юбилее,

В оставленном седьмом ряду.

Стою и радуюсь, и плачу,

И подходящих слов ищу,

Кричу любые на удачу,

И без конца рукоплещу.

Могла ли великолепная мхатовская актриса получить более щедрый подарок? Пастернак нашел более точные слова восхищения, дабы оценить ее несравненный дар характерной старухи. Но смысл послания перерос конкретный повод. Поэт оставил портрет актрисы, который сохранился на десятилетия, вместе с тем, он передал суть актерского таланта применительно к любому большому мастеру:

Для Вас в мечтах писал Островский

И Вас предвосхищал в ролях,

Для Вас воздвиг свой мир московский

Доносчиц, приживалок, свах.

Движеньем кисти и предплечья,

Ужимкой, речью нараспев

Воскрешено Замоскворечье

Святых и грешниц, старых дев.

Вы - подлинность, Вы - обаянье,

Вы вдохновение само.

Об этом всем на расстояньи

Пусть скажет Вам мое письмо.

Расстоянье с годами увеличивается, а объяснение в любви таланту остается.

Послание никогда не требовало строго зафиксированной поэтической формы, ведь оно могло быть сонетом и стансами, одой и эпиграммой. Формальный жанровый признак заключается лишь в том, что оно в большей или в меньшей степени имитирует письмо. От первоначального стихотворного размера - гекзаметра - авторы посланий вскоре отказались.

Послание дружеское создается с целью обретения единомышленника и союзника. Вот почему столь велико значение дружеского послания в литературном процессе - послания объединяют поэтов в содружества, направления и школы. Дружеское послание адресуется близкому человеку (Пушкин - Пущину, Фет - Тютчеву, Цветаева - Блоку). Но послание может быть обращено сразу многим близким людям. Пушкин пишет в 1827 году в лицейскую годовщину:

Бог помочь вам, друзья мои,

В заботах жизни, царской службы,

И на пирах разгульной дружбы,

И в сладких таинствах любви!

Бог помочь вам, друзья мои,

И в бурях, и в житейском горе,

В краю чужом, в пустынном море,

И в мрачных пропастях земли!

Дружеское послание часто связано, как это, с памятной датой. Обращенное ко всем бывшим лицеистам, оно, тем не менее, выделяет некоторых в подтексте. В краю чужом - были дипломаты А.М. Горчаков и С.Г. Ломоносов, в пустынном море - моряк Ф.Ф. Матюшкин, а последняя строка - в честь ссыльного декабриста И.И. Пущина.

Послание вовсе не всегда выражает симпатии. А.С. Пушкин ведет нелицеприятный спор в «Послании к цензору», называя его «угрюмым сторожем муз», «глупцом и трусом». А.А. Фет в послании «Псевдопоэту» честит бездарного стихотворца по чем зря:

Влача по прихоти народа

В грязи низкопоклонный стих

Ты слова гордого свобода

Ни разу сердцем не постиг.

М.И. Цветаева не страшится сказать бывшему возлюбленному обидные слова:

Ты, меня любивший фальшью

Истины - и правдой лжи,

Некуда! - За рубежи!

Ты, меня любивший дольше

Времени. - Десницы взмах! -

Ты меня не любишь больше:

Истина в пяти словах.

Приведенный пример из стихов Цветаевой заставляет сделать одно уточнение. Трудно порой провести грань между посланием и посвящением. В том и в другом случае наличествует обращение, ведется диалог или спор, но в посвящении эпистолярные признаки ослаблены.

Особый стиль присущ посланиям официальным. Перед поэтом возникает задача сделать так, чтобы казенные похвалы звучали будто из души. Для этого в правителе и вельможе важно было показать человека, личность с ее тревогами и заботами. Более всего был пригоден для этого жанр оды, но нередко использовались и послания В.А. Жуковским, Г.Р. Державиным, Н.М. Карамзиным. Послание выигрышнее оды, потому что признание авторитета более интимно, камерно, человечно.

Из русских поэтов прошлого века особенно часто обращался к жанру послания В.А. Жуковский. Среди его адресатов друзья-поэты и лица власть предержащие. По случаю рождения 17 апреля 1818 г. великого князя, будущего императора Александра II поэт обращается к его матери - супруге великого князя Николая Павловича (будущего императора Николая I) с посланием. Характерно, что Жуковский остановился вопреки традиции на послании, а не на оде, как это было принято. Показательно и другое: обращение к матери позволило Жуковскому сделать акцент на этом событии как на семейном, а не государственном. Начиная свое послание «Государыне великой княгине Александре Федоровне на рождение в. кн. Александра Николаевича», поэт передает подобающее случаю охватившее его волнение, затем произносит хвалу материнству в чисто религиозном плане. В традиции IV эклоги Вергилия, которая трактовалась как предсказание о рождении Христа, Жуковский возглашает:

Гряди в наш мир, младенец, гость желанный!

Завершается послание назиданием в просветительском духе:

Да славного участник славный будет!

Да на чреде высокой не забудет

Святейшего из званий: человек.

Жить для веков в величии народном,

Для блага всех - свое позабывать,

Вот правила царей великих внуку.

С тобой ему начать сию науку.

Стоит вспомнить, что жанр лирического послания приобрел особое значение в годы Великой Отечественной войны. Стихотворения К. Симонова, А. Суркова, С. Гудзенко и других поэтов-фронтовиков убедительно доказывают неразрывную связь этого жанра с жизненными обстоятельствами. Письмо с фронта, письмо на фронт - важнейшее событие в жизни военного поколения, которое закономерно воплотилось в поэзии.

Жанр лирического послания связан с определенным этикетом и обычаями. Постепенно он оскудел в связи с общей утратой эпистолярной культуры. Однако, чтобы показать, что он не исчез вовсе, процитируем стихотворение Готфрида Бенна «Март. Письмо в Меран»:

Не слишком рано, не сейчас,

Чтоб я приехал, чтоб успел, приник

Смятеньем сердца и восторгом кожи, -

Цветенье отложите хоть на миг.

Миндаль, тюльпаны, розы - погодите,

Не раскрывайте ваших лепестков!

Еще не время, солнце не в зените,

Не надо, подождите, пощадите, -

Я сам еще к цветенью не готов.

Ах, этот путь - цвести еще не надо,

Издалека - еще не увидать

Той дали, где спокойная отрада

Почти перерастает в благодать.

(Перевод В. Топорова)

Пример из лирики крупнейшего лирического поэта двадцатого века Г. Бенна выявляет новые свойства послания, - оно становится более условным, ассоциативным, иносказательным.

Жанр послания несколько неожиданно возродился в постмодернизме. Поэты, тяготеющие к постмодернизму, свободно обращаются со стилями и жанрами предшественников, цитируют и перефразируют их строки, включая их в контекст собственного произведения, где они легко узнаваемы, но их смысловая и эстетическая значимость поставлена под сомнение. Известно и пристрастие постмодернистов к опыту самых отдаленных предшественников, обращение к жанрам полузабытым. Старинный жанр, возрожденный в современности, воспринимается читателем как своего рода цитата. В этой связи у многих поэтов можно обнаружить обращение к жанру послания, хотя самый облик его меняется, становится скорее стилизованным под старинные образцы, чем спонтанным.

Инициатором выступил И.А. Бродский, «Письма римскому другу» (1972) стали настоящей сенсацией. Непривычным для жанра послания было демонстративное ретро, хотя вымышленные адресаты прошлого не раз встречались в стихотворных посланиях И.В. Гете, А.С. Пушкина и других классиков.

Склонность поэтов и их читателей тех лет ко всякого рода аллюзиям могла быть удовлетворена - проекция из прошлого в настоящее была очевидна. Речь в стихотворении шла об изгнанниках, преследуемых режимом, и его верных высокопоставленных прислужниках. Но поэт рассчитывал не на поверхностное восприятие, а глубинное: в «Письмах римскому другу» речь шла о кардинальных вопросах человеческого существования вне времени и пространства. Главная мысль «Писем»:

Если выпало в Империи родиться,

лучше жить в глухой провинции у моря.

«Письма римскому другу» - о блаженстве абсолютного одиночества, когда оно адекватно самой природе.

Бродский вернул в обиход историческое послание. Написанное тогда же послание «Одиссей Телемаху» несет в себе трагедию времени, суть которой в том, что давным-давно прошедшее теряет героический смысл, утрачивает очертания реальности, индивидуальное существование, как волна, поглощается морем всечеловеческого бытия.

Есть у Бродского еще одно - более раннее - послание, название которого почти тавтология - «Послание к стихам», которые в парадоксальной форме выражают своеобычность жанра послания: на первом месте самоанализ пишущего, в известной мере игнорирующего восприятие адресата.

Иначе подошли к возрождению посланий поэты концептуалисты, в 70-80-ые годы забросавшие друг друга письмами.

Одной из установок поэтов Т. Кибирова, Л. Рубинштейна, Д. Пригова, Д. Быкова, разных, но вышедших из полуподполья на авансцену в начале девяностых годов, была установка на документальность, конкретность, достоверность. Отсюда изобилие точных и искаженных цитат и подлинность имен. В поэзию вошла некая коллективность, соединившая соборность с производственным собранием, а в промежутках между встречами, естественно, общались посредством посланий. Их немало - безадресных или, напротив, максимально точно адресованных, где вместо индекса фигурировал эпиграф. Напомним фрагмент из наиболее цитируемого послания «Л.С. Рубинштейну» Тимура Кибирова:

Все проходит. Все конечно.

Дым зловещий. Волчий ров.

Как Черненко, быстротечно

и нелепо, как Хрущев,

как Ильич бесплодно, Лева,

И как Крупская, страшно!

Распадаются основы.

Расползается говно.

Достоинства и изъяны подобных посланий в их жгучей злободневности. Они были актуальны, как передовица в «Правде», над которой они неустанно глумились. Выйдя в официоз, авторы недавних саркастических эпистол несколько растерялись: проблематика ушла в прошлое. Остается ждать, когда рекрутируется новое поколение критиканов, которые будут пародировать бывших пародистов.

Какие перспективы у жанра послания? Думается, самые оптимистические. Распространение словесности через интернет вызовет к жизни новые послания с космическим адресом. Вселенная ждет! Если же прогнозировать серьезно, то раз есть новые средства связи, то будут и послания. Есть гипотеза, что жанр, начинавшийся на бересте и папирусе, наверняка воспользуется факсом.